Некоторые аспекты методологии исследования древних памятников
Е.Денисова
Когда наука говорит о вещах, которые она не может нормально анализировать, эти вещи в целом откладываются в сторону, а исследование сводится к поиску дополнительных материалов для дальнейших выводов. Существует и второй путь – методология исследования. Собственно – отправная точка, вечный камень преткновения антропологов, лингвистов и других ученых, занимающихся сходными вопросами истории.
В контексте находок на Сейд-озере, Воттовааре и др. местах Кольского полуострова, эти два вышеперечисленных момента играют конечно главные роли. Однако о дополнительных материалах говорить пока не приходится за неимением таковых, поэтому хотелось бы коснуться методологических вопросов.
Честно говоря, находки ставят в тупик. Что мы можем сказать о сейдах Воттоваары? Датировка практически невозможна: все, что доподлинно известно, это то, что появились они после схода ледника, и второе, что эти камни священны и имеют магическое и культовое предназначение. Это конечно немного. Однако, если мы можем рассуждать и анализировать например «Голубиную книгу» или обсуждать подлинность китайского памятника «Чжуан-цзы», то в нашем случае все предположения и теории не более чем домыслы. И тут мы сталкиваемся с таким вопросом: «как мы мыслим, и из чего исходят наши исторические построения»? Обычно ответом на этот вопрос является следующее: «я так думаю, и сейчас это докажу». В вопросах, касающихся времен столь отдаленных от нынешнего такая мотивация совершенно ничем не обоснована.
Что же делать – справедливо спросите вы. К сожалению альтернативного подхода пока нет, но можно хотя бы попытаться стать на другую точку зрения для решения таких сложных задач, как вопросы связанные с последними находками на северо-западе нашей страны.
Вообще, данная проблема характерна не только для вышеуказанного региона, несомненно, в истории каждой страны есть точка, за которой для ученого наступает полный туман и огромное поле для воображения и фантазии. Все погружается в пучину неопределенности и догадок.
На мой взгляд, такая общность в истории стран дает повод для составления сходной характеристики определенного временного пласта, но характеристики опять таки не исторической, а скорее некоего психологического порядка.
В современной исторической науке наверное самый продуктивный способ изучения древней культуры: структурализм. В.Я.Пропп, Клод Леви-Стросс и многие другие основоположники и последователи этого метода успешно раскрывают загадки цивилизации. Мне бы не хотелось сейчас останавливаться на описании идей этих авторов, мы лишь немного коснемся в качестве примера метода одного из этих ученых.
Французский антрополог Леви-Стросс утверждает, что сознание современного человека ничем не отличается от сознания своего далекого предка. И доказывает это утверждение на основе теории о бинарных оппозициях (верх-низ, черное-белое и т.п.). Следуя своей логике, он приходит к выводу, что набор бинарных оппозиций человека с тысячелетиями не менялся, а только дополнялся новыми, или в силу перемен идеологического характера, менялись составляющие этих пар. Это заключение Леви-Стросс повторяет вслед за теорией К.Г.Юнга о человеческих архетипах. Как один из наглядных примеров можно привести его рассуждения о «мифе НЛО», который Юнг считал не чем иным, как трансформацией боле раннего «мифа об ангелах».
Блестящая идея, которая находит несомненно подтверждение в современном мире. Однако можем ли мы с полной уверенностью отнести ее к психологии и представлениям людей ледникового и послеледникового периода? Весьма сомнительно. При всей стройности, подобные концепции перестают работать, как только, как уже было сказано выше, мы сталкиваемся с определенным историческим прошлым.
Иначе, если следовать логике Юнга, Леви-Стросса и т.д. мы представляем собой цивилизованную копию древних людей и, если наши мысли и восприятие НЛО повторяют мысли и восприятие наших предков об ангелах, то почему мы не можем объяснить, зачем и как были поставлены огромные валуны на три «ножки»? Может все-таки попытаться рассуждать по-другому.
В истории есть такое понятие, как «осевое время», которое характеризуется возникновением авторских доктрин, личностного вклада в духовную культуру. От древности до осевого времени прошли четыре региона, это – Индия, Китай, Греция и Израиль. В Индии это время знаменует рождение и становление Будды Шакьямуни и его учения о четырех истинах, в Китае – это основополагающие духовные тексты Лао-цзы и Конфуция, В Греции - Сократ, в Израиле – учение Иисуса Христа. Все эти великие люди выступали в роли духовных наставников и оставили тексты в форме диалогов. С тех самых пор авторство тех или иных строк становиться вполне личностным, а не коллективным. И именно с этого периода началось колоссальное воздействие одних культурных очагов на другие. Надо отметить, что не приход этих личностей знаменовал появление осевого времени, скорее их появление явилось результатом этого самого сильного культурного и исторического поворота в духовной истории человечества.
Приход личностных доктрин принес два момента в истории нашего мира: становление человека, попытку его личного духовного развития, но с другой стороны, общество в котором этот человек оказался, постепенно превращалось в догматическое. Именно в догматический период формируются основные мировые религии и последующее их распространение. Такой исторический период не мог не привнести своеобразный хаос, раскол между устоявшимся прошлым и совершенно новым способом самовосприятия.
Ведь до прихода осевого времени, человек воспринимал себя совершенно иначе. Современные же люди в психологическом отношении являются наследниками как раз своих предков времен прихода личностных доктрин, где человек, его личность становится во главу угла, он становиться центральной фигурой, как в «богопредставлении» (единый конкретный бог, в отличие от многобожия и многообразия форм и образов у древнейших людей), так и в собственных устремлениях, которые мы можем и по сей день наблюдать в своей голове. То есть произошла своеобразная централизация в восприятии и психологии человека и полная смена акцентов из коллективного на личное «Я». Однако термин «коллективное» в данном контексте требует определенных оговорок.
Современный человек воспримет коллективное чувство как нечто общее, лишенное индивидуальности, и даже «стадное», тогда как в древности, возможно, подобная форма восприятия и ощущения мира была совершенно иная. Вполне возможно что личное «Я» не было подчинено например целям племени, в котором жил наш предок в том смысле в каком подчинение представляем мы. Возможно это «Я» выражалось в некоем сакральном отношении к себе и своим соплеменникам, где уже нет дела до самоутверждения отдельных особей. Для такого человека рисование на стенах пещеры сцены охоты имела реальный и неоспоримый смысл. Без этого, как мы бы сказали, ритуального действия охота превратилась бы в кошмар и психическое расстройство. В наше же время, сколько бы мы не рисовали на стенах своих квартир, это не сработает из-за совершенно иного восприятия не самого процесса магического рисования, а из-за уверенности в своем «Я» и своем способе видения окружающей действительности. Все остальное ушло на задний план, оставив современного человека действовать без ощутимой поддержки ритуальных форм восприятия.
И бинарные оппозиции Леви-Стросса, конечно же, существуют, как и раньше, так и теперь существует и верх и низ и черное и белое, однако значение этих оппозиций угасло и потеряло свою остроту. Какая из пар этих противоположностей была важна для древних людей? Только лишь одна: жизнь и смерть. Совершенно четкое осознание этого промежутка времени между жизнью и смертью, которая, кстати сказать, была осознаваемой реальностью в силу образа жизни древних, порождала ритуалы и культы призванные защитить и умножить свой род. Что мы можем знать об этом, когда современное общество утратило постоянное ощущение вероятной смерти, и как итог – ощущение жизни. Судя по всему у наших далеких предков совершенно небыло признаков депрессии и неудовлетворения жизнью именно по вышеописанным причинам.
Именно самовосприятие современного человека не может даже отдаленно представить себе, что мог чувствовать его далекий предок, у которого это самое понятие «Я» было не просто противоположным, а необъяснимо иным.
Нашему восприятию доступен смысл Библии, восточных учений и античных философов, однако оно совершенно не способно однозначно ответить на вопросы: зачем индейцы строили свои пирамиды и почему они были так важны, что встречаются по всему миру? Как строили египетские архитекторы и как укладывали камни в постройках древнего Перу? Зачем «примитивным» китайцам нужен был И-цзин? И, наконец, зачем они ставили огромные валуны на «ножки»?
Это жертвенные алтари, говорят многие. Версия очень убедительная и недоказуемая. Почему сегодня не приносят жертв? Мы стали цивилизованными, вот почему.. А что это? Что такое быть цивилизованными? Мы знаем, что жертвоприношение не приносит дождь, но откуда мы это знаем? Мы просто верим в это, совершенно не задумываясь, почему мы переводим нашу веру в раздел знаний и аксиом.
Что было важно для человека, сумевшего передвинуть многотонный камень? Что могло подвигнуть его на это? Я не знаю…. Но мне кажется сомнительным, что примитивное желание зарезать барана было единственной движущей силой, должно быть за этим что-то еще.
В конце этой небольшой статьи хочется повторить, что ее целью является не призыв к жертвоприношению или ритуальным пляскам у огня, а лишь попытка найти некий антропологический подход, иную точку отсчета для понимания своей истории и открытии все новых тайн наших далеких предков.